HOME | DD

Description
… Василиса ненавидела рауты.

До дергающегося глаза и скрежета зубов ненавидела. Эти светские приёмы почти каждый день, эти торжественные балы, эти вечера, где скапливались напыщенные снобы всех пород, мастей и сортов и раньше не вызывали у неё щенячьего восторга, а сейчас она откровенно закипала, видя эти дежурные разговоры и лицемерные улыбки.
И если раньше наивная пятнистая девчонка лет десяти, ужиная с родителями в крохотной кухне, позволяла себе восторгаться сильными и не очень от мира сего, когда по телевизору в который раз крутили очередной торжественный бал, то сейчас почувствовать эфемерный, но очень стойкий запах гнилости, она могла сквозь любые экраны. И чего уж говорить про здесь и сейчас, когда одна и та же картина ей надоела ей на всевозможных экранах и панелях уже тогда.

"Такова жизнь, - тяжело вздыхала мать Василисы".

Спустя столько лет тайна популярности этих городских сходок, а иначе далматинка не могла это назвать, интересовал её ничуть не меньше, чем вопросы мироздания или текущего положения дел. Ведь любопытство не так просто спрятать даже от самой себя.

Возможно, для всех вокруг это было обыденным порядком совершенно обыденной жизни. Но вопрос о нормальности происходящего волновал её уже в самое меньшей степени - она чётко знала, что это абсолютно ненормально и нормальным точно не станет, кто бы что ни говорил. Оно было, слишком часто повторялось и не имело никакой закономерности, кроме очевидной тупости всех, кто потакал этому порядку.

Для рано повзрослевшей девчонки с разноцветными глазками это, по-прежнему, казалось откровенным китчем и фарсом ничего из ничего, где в золоченую обёртку был завернут самый гадкий мусор с самых тёмных свалок. И который в наркотическом угаре доживал свое никчемное существование. И она точно знала, что вон тот необычно-белый олень с ветвистыми роскошными рогами в дорогом костюме с отливом на пару с человеком, в идеально сидящем на нем смокинге, за колонной наслаждались явно не ароматами французского парфюма.

"Такова… жизнь?" - спрашивал её саму внутренний голос, которому она привыкла доверять слишком рано, и который редко её подводил.

Наяву это казалось чересчур ярким, броским и размашистым, с ценой, которая явно была неоправданно высоко завышена. Здесь было все и ничего. В золотом блеске не было видно самого важного - смысла, а в разношерстной толпе - души.

Но не маленьких размеров город жил по этим непонятно кем написанным законам, в которых смысл терялся уже после первых предложений. И далматинка неохотно следовала им, хотя внутри все кричало о сомнительности их существования.

В её жизни это был не первый раут, когда её буквально выдергивали с постели утром, а вечером наряжали в какое-то нелепое одеяние и силком тащили туда, где среди гор золота, громкой музыки и кучи народа не было ни одной души.

И уж точно не первый раз она разрывалась между личным вызовом своему терпению, желанием докопаться до сути происходящего, и буквальной невозможности противостоять обаянию сводной сестры, которая, по какой-то причине обожала быть в центре внимания, и таскала Василису за собой почти всегда и везде.

Сегодняшний день не был исключением, и далматинка все также не была уверена, что заставило её спрятать оскал и натянуть на лицо самую милую улыбку, на которую она только способна.

Это платье отвратительно! - шипела она на сестру, которая суетилась вокруг зеркала. - За что ты так меня ненавидишь?
Тебе это очень к лицу! - искренне удивлялась Агния.

Василиса ненавидела платья.

Вообще, никак и ни при каких условиях. И на свете не было ни одного существа, который мог бы её заставить надеть очередную тряпку, как и подобает приличной леди или хотя-бы молодой девушке.

Тёплая отцовская армейская кофта грела ей душу и сердце, лёгкая броня, которую она буквально на коленях вымолила у уже приёмного отца, подарила ей такое долгожданное спокойствие. А старый шарф, который когда-то давно ей подарила мама, она не отдала бы даже под танковым прицелом.

И хотя потом она долго удивлялась, почему этот покрытый серебряной сединой медведь, так сиял от счастья, когда Василиса попросила на день рождения самый необычный подарок - несколько бронепластин, вместо чего-то более женственного.

Но Агнесс.

Сводная младшая сестра пользовалась далматинкой, как игрушкой.

Но только ей Василиса позволяла всяческие издевательства над собственной гордостью.

Мы должны соответствовать! И я думаю, тебе это удалось, - буквально пищала от восторга Агнесс, разглядывая Василису.
Это похоже на день сурка, тебе не кажется?

Она любила сестру, которой у неё никогда не было.

Василиса боялась своих воспоминаний.
Боялась своей памяти, фотографий на стене и тоскливого взгляда желтоватых хмурых глаз своего приёмного отца, который в очередной раз уходил от разговора о сущности бытия и тех событиях, разреза её душу на до и после.

Она помнила своих настоящих родителей. Каждую черточку на лице, каждую шерстинку, каждое пятнышко. Она помнила школу, помнила тех редких подруг, что не считали не странной и мрачной. Она помнила те беззаботные дни с отцом, который учил её ремонтировать старый беспилотник, а потом валялся в траве, изводя щекоткой. Она помнила притворно-хмурое выражение матери, когда они с отцом пришли домой по уши в тине и речном иле.

Она помнила все до последней секунды.

Эти воспоминания вплавились в её память, оставив в душе и на сердце огромные раны, и грубо забравшие с собой половину её взгляда .

"Твой папа - герой, - восхищалась мама, сидя на маленьком диване".
"Честь превыше всего, мое маленькое звёздное небо, а сила не в количестве оружия. Сила в правде, помни об этом, - говорил её отец, расчесывая её длинные волосы".

Это последнее, что сказали родители. А через несколько часов спящая городская окраина вместе с половиной их маленького дома растаяла и исчезла в небытье, не оставив после себя даже пепла.

И от прежней жизни практически ничего не осталось.

Кроме неё самой.

Но в личную тюрьму ударил яркий луч света и расплавил ледяные путы, а следом огромная железная рука вытащила её из забвения и обломков дома.

Странный седовласый медведь с металлическими, но такими тёплыми руками, горячим сердцем и мягким взглядом его желтых глаз собрал остатки её души и, как умел, залатал раны. А следом он привёл за собой сумбурный, потерявшийся шерстяной клубочек по имени Агнесс, которая впоследствии стала частью их разношерстной семьи.

Василиса любила их ничуть не меньше своей настоящей семьи, которая сгинула во мраке так давно. Но вопрос о перепутьях судьбы и возможности её обмануть монолитной глыбой встал посреди не разума и не отпускал даже во снах. И что-то вкрадчиво шептало в самых тёмных ночах, что приёмный папа знал больше, чем все вокруг, а его взгляд даже в минуты радости оставался тоскливым.

Новый отец казался Василисе самой большой загадкой, какой можно вообще представить.

Загадкой давно потерянных миров.

Старый медведь хранил много тайн, о которых далматинка, порой, боялась спрашивать. Кто он, откуда и почему он такой - Василиса держала почтенную дистанцию, не задавая лишних вопросов, хотя внутренний голос подталкивал к откровениям. Но она, по какой-то причине, верила ему с самой первой встречи и не сомневалась в доверии его к ней.

Добродушный, мудрый и суровый, с такой странной манерой общения и огромным количеством железа - ей казалось, что он вышел со страниц древних книг, которые сейчас уже никто и не читает. Его истории о лысых демонах и зеленоглазых призраках, о далёких звездах и бесконечных мирах, рассказанные под звёздным небом ей с сестрой, она никогда не подвергала сомнению, как бы невероятно они не звучали. Его настойчивые тренировки тела и духа, уроки, и искренняя, поначалу такая неумелая, но отчаянная забота о двух абсолютно разных разных израненных потеряшках спустя столько лишь убедили её в том, что он сам спустился со звёзд, подарив им все их тепло.

.. И принеся с собой надежду, что её настоящие родители не погибли в ту злополучную ночь.

"Неужели такова жизнь?"- спрашивала себя Василиса каждый раз, вращая в руках маленький зелёный кулон, подаренный ей прмемным отцом.

Но этот проклятый город не давал ей покоя. Казалось, что всем было плевать на то, что его часть исчезла. И спустя столько лет его жители только развлекались, совершенно никак не вспоминая ни о катастрофе, ни о тысячах исчезнувших жизней, словно так и должно быть. Лишь эти тупые праздники почти каждый день. И она опять не смогла даже для себя ответить на вопрос, как она оказалась здесь, ловя на себя весьма недвусмысленные взгляды, а порой и похотливые взгляды.

Скрип её зубов, выделяясь в общем гаме фальшивой нотой, не слышал, наверное, только глухой. Но это никого не смущало, наоборот, Василисе от раза к разу приходилось отваживать от себя особо ретивых смазливых кавалеров, которых, казалось не волновало, что примерная леди готова была отгрызть голову прямо здесь на месте.

Ну перестань ломаться, красавица.
Тебе везёт, что воротник закрывает всю твою шею.

Но далматинка снова прятала глаза под шляпой, с головой погружаясь в размышления, в упор игнорируя мельтешащие перед носом цветные пятна.

Сегодня все шло не так. И это было гораздо хуже, ведь среди всех "не так" это особенно сильно выделялось. И особенно грубо вытаскивала из её души потерянные воспоминания.

Ни утром, ни днем, ни вечером - её не отпускали сомнения. Внутренний голос вопил об опасности, а чего только стоил взгляд отца, которым всем своим видом показывал беспокойство вперемешку с каким-то стальным блеском в глазах и огромной, невесть откуда взявшейся инопланетнной пушкой.

И именно сегодня отец сопровождал своих маленьких леди. Событие из ряда вон выходящее для того, кто предпочитал дело словам, и сам ненавидел этот устоявшийся порядок.

Но времени на вопросы не осталось.

И не осталось сомнений, что история циклична.

… И казалось, всем до сих пор без разницы, что будет дальше. Ни криков, ни паники - только мертвая тишина и испуганные взгляды бездушной толпы. Даже сейчас, когда воздух за спиной начал покрывать я трещинами, словно разбивающееся стекло. Лишь тишина и шум ветра, сквозь таявшую крышу и мраморные колонны, покрывающимися голубыми испаринами. Лишь тишина и далёкий беспокойный гул за спиной, на фоне рассыпающейся луны.

Им было все равно.

А Василисе нет.

И её маленькой семье тоже было не все равно, что будет дальше с ними.

И когда отец, растолкавший толпу как ледокол полярные льды, вынырнул рядом с ней и вложил в её тонкие, и сильные руки свое оружие, удостоив коротким кивком, Василиса растеряла все свои вопросы.

И тут же обрела новые.

- c'est la vie - обернулась она, глядя в испуганные глаза гостей, внутренне торжествуя и злорадствуя.

Её не смогли сманить ни фальшь и золотая ложь, ни праздное существование. И все быстро встало на свои мечта.

Впереди только шаг в неизвестность и те, ради которых она жила.

Такова жизнь.

Их новая жизнь.

Description
… Василиса ненавидела рауты.

До дергающегося глаза и скрежета зубов ненавидела. Эти светские приёмы почти каждый день, эти торжественные балы, эти вечера, где скапливались напыщенные снобы всех пород, мастей и сортов и раньше не вызывали у неё щенячьего восторга, а сейчас она откровенно закипала, видя эти дежурные разговоры и лицемерные улыбки.
И если раньше наивная пятнистая девчонка лет десяти, ужиная с родителями в крохотной кухне, позволяла себе восторгаться сильными и не очень от мира сего, когда по телевизору в который раз крутили очередной торжественный бал, то сейчас почувствовать эфемерный, но очень стойкий запах гнилости, она могла сквозь любые экраны. И чего уж говорить про здесь и сейчас, когда одна и та же картина ей надоела ей на всевозможных экранах и панелях уже тогда.

"Такова жизнь, - тяжело вздыхала мать Василисы".

Спустя столько лет тайна популярности этих городских сходок, а иначе далматинка не могла это назвать, интересовал её ничуть не меньше, чем вопросы мироздания или текущего положения дел. Ведь любопытство не так просто спрятать даже от самой себя.

Возможно, для всех вокруг это было обыденным порядком совершенно обыденной жизни. Но вопрос о нормальности происходящего волновал её уже в самое меньшей степени - она чётко знала, что это абсолютно ненормально и нормальным точно не станет, кто бы что ни говорил. Оно было, слишком часто повторялось и не имело никакой закономерности, кроме очевидной тупости всех, кто потакал этому порядку.

Для рано повзрослевшей девчонки с разноцветными глазками это, по-прежнему, казалось откровенным китчем и фарсом ничего из ничего, где в золоченую обёртку был завернут самый гадкий мусор с самых тёмных свалок. И который в наркотическом угаре доживал свое никчемное существование. И она точно знала, что вон тот необычно-белый олень с ветвистыми роскошными рогами в дорогом костюме с отливом на пару с человеком, в идеально сидящем на нем смокинге, за колонной наслаждались явно не ароматами французского парфюма.

"Такова… жизнь?" - спрашивал её саму внутренний голос, которому она привыкла доверять слишком рано, и который редко её подводил.

Наяву это казалось чересчур ярким, броским и размашистым, с ценой, которая явно была неоправданно высоко завышена. Здесь было все и ничего. В золотом блеске не было видно самого важного - смысла, а в разношерстной толпе - души.

Но не маленьких размеров город жил по этим непонятно кем написанным законам, в которых смысл терялся уже после первых предложений. И далматинка неохотно следовала им, хотя внутри все кричало о сомнительности их существования.

В её жизни это был не первый раут, когда её буквально выдергивали с постели утром, а вечером наряжали в какое-то нелепое одеяние и силком тащили туда, где среди гор золота, громкой музыки и кучи народа не было ни одной души.

И уж точно не первый раз она разрывалась между личным вызовом своему терпению, желанием докопаться до сути происходящего, и буквальной невозможности противостоять обаянию сводной сестры, которая, по какой-то причине обожала быть в центре внимания, и таскала Василису за собой почти всегда и везде.

Сегодняшний день не был исключением, и далматинка все также не была уверена, что заставило её спрятать оскал и натянуть на лицо самую милую улыбку, на которую она только способна.

Это платье отвратительно! - шипела она на сестру, которая суетилась вокруг зеркала. - За что ты так меня ненавидишь?
Тебе это очень к лицу! - искренне удивлялась Агния.

Василиса ненавидела платья.

Вообще, никак и ни при каких условиях. И на свете не было ни одного существа, который мог бы её заставить надеть очередную тряпку, как и подобает приличной леди или хотя-бы молодой девушке.

Тёплая отцовская армейская кофта грела ей душу и сердце, лёгкая броня, которую она буквально на коленях вымолила у уже приёмного отца, подарила ей такое долгожданное спокойствие. А старый шарф, который когда-то давно ей подарила мама, она не отдала бы даже под танковым прицелом.

И хотя потом она долго удивлялась, почему этот покрытый серебряной сединой медведь, так сиял от счастья, когда Василиса попросила на день рождения самый необычный подарок - несколько бронепластин, вместо чего-то более женственного.

Но Агнесс.

Сводная младшая сестра пользовалась далматинкой, как игрушкой.

Но только ей Василиса позволяла всяческие издевательства над собственной гордостью.

Мы должны соответствовать! И я думаю, тебе это удалось, - буквально пищала от восторга Агнесс, разглядывая Василису.
Это похоже на день сурка, тебе не кажется?

Она любила сестру, которой у неё никогда не было.

Василиса боялась своих воспоминаний.
Боялась своей памяти, фотографий на стене и тоскливого взгляда желтоватых хмурых глаз своего приёмного отца, который в очередной раз уходил от разговора о сущности бытия и тех событиях, разреза её душу на до и после.

Она помнила своих настоящих родителей. Каждую черточку на лице, каждую шерстинку, каждое пятнышко. Она помнила школу, помнила тех редких подруг, что не считали не странной и мрачной. Она помнила те беззаботные дни с отцом, который учил её ремонтировать старый беспилотник, а потом валялся в траве, изводя щекоткой. Она помнила притворно-хмурое выражение матери, когда они с отцом пришли домой по уши в тине и речном иле.

Она помнила все до последней секунды.

Эти воспоминания вплавились в её память, оставив в душе и на сердце огромные раны, и грубо забравшие с собой половину её взгляда .

"Твой папа - герой, - восхищалась мама, сидя на маленьком диване".
"Честь превыше всего, мое маленькое звёздное небо, а сила не в количестве оружия. Сила в правде, помни об этом, - говорил её отец, расчесывая её длинные волосы".

Это последнее, что сказали родители. А через несколько часов спящая городская окраина вместе с половиной их маленького дома растаяла и исчезла в небытье, не оставив после себя даже пепла.

И от прежней жизни практически ничего не осталось.

Кроме неё самой.

Но в личную тюрьму ударил яркий луч света и расплавил ледяные путы, а следом огромная железная рука вытащила её из забвения и обломков дома.

Странный седовласый медведь с металлическими, но такими тёплыми руками, горячим сердцем и мягким взглядом его желтых глаз собрал остатки её души и, как умел, залатал раны. А следом он привёл за собой сумбурный, потерявшийся шерстяной клубочек по имени Агнесс, которая впоследствии стала частью их разношерстной семьи.

Василиса любила их ничуть не меньше своей настоящей семьи, которая сгинула во мраке так давно. Но вопрос о перепутьях судьбы и возможности её обмануть монолитной глыбой встал посреди не разума и не отпускал даже во снах. И что-то вкрадчиво шептало в самых тёмных ночах, что приёмный папа знал больше, чем все вокруг, а его взгляд даже в минуты радости оставался тоскливым.

Новый отец казался Василисе самой большой загадкой, какой можно вообще представить.

Загадкой давно потерянных миров.

Старый медведь хранил много тайн, о которых далматинка, порой, боялась спрашивать. Кто он, откуда и почему он такой - Василиса держала почтенную дистанцию, не задавая лишних вопросов, хотя внутренний голос подталкивал к откровениям. Но она, по какой-то причине, верила ему с самой первой встречи и не сомневалась в доверии его к ней.

Добродушный, мудрый и суровый, с такой странной манерой общения и огромным количеством железа - ей казалось, что он вышел со страниц древних книг, которые сейчас уже никто и не читает. Его истории о лысых демонах и зеленоглазых призраках, о далёких звездах и бесконечных мирах, рассказанные под звёздным небом ей с сестрой, она никогда не подвергала сомнению, как бы невероятно они не звучали. Его настойчивые тренировки тела и духа, уроки, и искренняя, поначалу такая неумелая, но отчаянная забота о двух абсолютно разных разных израненных потеряшках спустя столько лишь убедили её в том, что он сам спустился со звёзд, подарив им все их тепло.

.. И принеся с собой надежду, что её настоящие родители не погибли в ту злополучную ночь.

"Неужели такова жизнь?"- спрашивала себя Василиса каждый раз, вращая в руках маленький зелёный кулон, подаренный ей прмемным отцом.

Но этот проклятый город не давал ей покоя. Казалось, что всем было плевать на то, что его часть исчезла. И спустя столько лет его жители только развлекались, совершенно никак не вспоминая ни о катастрофе, ни о тысячах исчезнувших жизней, словно так и должно быть. Лишь эти тупые праздники почти каждый день. И она опять не смогла даже для себя ответить на вопрос, как она оказалась здесь, ловя на себя весьма недвусмысленные взгляды, а порой и похотливые взгляды.

Скрип её зубов, выделяясь в общем гаме фальшивой нотой, не слышал, наверное, только глухой. Но это никого не смущало, наоборот, Василисе от раза к разу приходилось отваживать от себя особо ретивых смазливых кавалеров, которых, казалось не волновало, что примерная леди готова была отгрызть голову прямо здесь на месте.

Ну перестань ломаться, красавица.
Тебе везёт, что воротник закрывает всю твою шею.

Но далматинка снова прятала глаза под шляпой, с головой погружаясь в размышления, в упор игнорируя мельтешащие перед носом цветные пятна.

Сегодня все шло не так. И это было гораздо хуже, ведь среди всех "не так" это особенно сильно выделялось. И особенно грубо вытаскивала из её души потерянные воспоминания.

Ни утром, ни днем, ни вечером - её не отпускали сомнения. Внутренний голос вопил об опасности, а чего только стоил взгляд отца, которым всем своим видом показывал беспокойство вперемешку с каким-то стальным блеском в глазах и огромной, невесть откуда взявшейся инопланетнной пушкой.

И именно сегодня отец сопровождал своих маленьких леди. Событие из ряда вон выходящее для того, кто предпочитал дело словам, и сам ненавидел этот устоявшийся порядок.

Но времени на вопросы не осталось.

И не осталось сомнений, что история циклична.

… И казалось, всем до сих пор без разницы, что будет дальше. Ни криков, ни паники - только мертвая тишина и испуганные взгляды бездушной толпы. Даже сейчас, когда воздух за спиной начал покрывать я трещинами, словно разбивающееся стекло. Лишь тишина и шум ветра, сквозь таявшую крышу и мраморные колонны, покрывающимися голубыми испаринами. Лишь тишина и далёкий беспокойный гул за спиной, на фоне рассыпающейся луны.

Им было все равно.

А Василисе нет.

И её маленькой семье тоже было не все равно, что будет дальше с ними.

И когда отец, растолкавший толпу как ледокол полярные льды, вынырнул рядом с ней и вложил в её тонкие, и сильные руки свое оружие, удостоив коротким кивком, Василиса растеряла все свои вопросы.

И тут же обрела новые.

- c'est la vie - обернулась она, глядя в испуганные глаза гостей, внутренне торжествуя и злорадствуя.

Её не смогли сманить ни фальшь и золотая ложь, ни праздное существование. И все быстро встало на свои мечта.

Впереди только шаг в неизвестность и те, ради которых она жила.

Такова жизнь.

Их новая жизнь.